9 августа
Недавно позвонил один добрый человек: “Татьяна, возьмите в свой приют человека. Спокойный тихий парень. Только очень исхудавший. Бежал из рабства с кирпичного завода на Кавказе. Сам детдомовский. Жилья нет. Пусть бы у вас сил набрался, отдохнул. У него какие-то документы все же есть”.
Сашу посадили в Москве на автобус, и через полтора часа наши ребята встретили его на остановке. Идти парень не мог совсем. Дотащили до калитки еле-еле.
Одна из женщин, уже пожилая, никогда не имевшая своих детей, всплеснула руками и задала мне неожиданный вопрос: “Можно, я ему, как мать, буду?” Через каждые пятнадцать минут она бежала к его постели: ‘Может быть, малинки поешь? Я только что нарвала. А молочка попьешь? Ты только скажи, чего хочешь’. Она бегала, суетилась так, что мужики в комнате не выдержали: “Хватит уже, тёть Валь, пусть человек поспит!”. А человеку с каждой минутой заметно становилось хуже. Он только шептал, что ему плохо. Что совсем плохо.
Через день решили его уложить в больницу. А он только улыбнулся бескровными губами: “Не возьмут же. Кому бомжи нужны, да ещё вичовые?” И закрыл глаза. Весу в нем при нормальном росте килограммов не больше сорока, а то и меньше. До своей машины донесли. Решили ехать в соседний город, где, казалось, народ подушевней (с чего бы это?).
– Да на фуя нам этот бродяга? – орала фельдшерица скорой. Вы его лучше к себе домой возьмите, если такие добрые! Лежит на лавке – и пусть лежит, пока не сдохнет. У нас, может, люди сейчас погибают, а мы с вами время теряем!
– К себе домой? Лечить? Взяли бы, если бы там рентген был, у меня – сертификат на лечение да ещё все необходимые медикаменты…
Когда медичка увидела включенный диктофон и заметила, что уже записываем номер машины, только буркнула: “Фуй – да что же это у нее за любимое слово! – с вами! Заносите!”
Определили Сашку с ходу в реанимацию. Претензий к врачам нет. Угасает он стремительно. Все понимает. И свое состояние – тоже. Заплакал один раз, когда девушка-волонтер, пришедшая к нему с передачей, стала извиняться, что опоздала, потому что ходит в школу приемных родителей – хочет усыновить ребенка. Слезы текли и текли у него без остановки.
Родители отказались. Детдом. Полученное жилье, которое тут же потерял. Разные работы. Разные друзья. Год в туберкулёзной больнице. Опять разные работы и друзья, которые и не друзья вовсе. ВИЧ, пневмония, стоматит, плеврит и ещё куча диагнозов. 27 лет жизни.
Он мечтает умереть в хосписе. Чтобы никто не кричал. Чтобы было тихо и тепло. И кто-то был рядом. Как дома. Которого у него никогда не было. Собираем документы. Успеть бы подарить ему хоть несколько дней жизни до смерти…
P.S. Только написала текст и разместила, как начались звонки. Спрашивают о парне. Просят номер карточки, куда перечислить деньги. О Саше. На самом деле, имя мы изменили. Это понятно, да? Он из Смоленской области. Квартиру выделили в доме в какой-то деревне. Где никакой работы. Успел по-гражданскому жениться. И говорит – эта самая, вроде как жена, сказала, что родила дочь. А он в это время уже отправился на заработки. Там и закрутило по самое не могу.
Никакой карточки у него нет. Да и деньги уже не нужны. А то, что нужно, за деньги не купишь.
15 августа
Спасибо всем, кто вместе с нами переживает о судьбе Саши. Этот человек, который все свои 27 лет был никому не нужен и не интересен, сейчас, когда оказался на пороге перехода в небытие, собрал столько любви, нежности, заботы и молитв о здравии, что хватило бы на каждого подопечного нашего приюта “Ремесло добра” и на всех вместе. Детдомовец. Бездомный. Одинокий. ВИЧ- инфицированный. Запутавшийся в жизни, из которой чуть было не выпал навсегда, он каким-то чудом, ногтями ли, зубами зацепится за соломинку вашей, да-да, именно вашей, дорогие друзья-фейсбучники, любви, и выжил!!! Сначала он был в реанимации. И никаких прогнозов. Кроме гипотезы хосписа…Потом перевели в отделение. И, наконец, – на Соколиную Гору. Все, кто соприкасался с темой “ВИЧ-СПИД”, знают, что это специализированная больница. А сколько там молодых ребят и девчонок, сколько мужчин и женщин… И даже есть старики. Им всем хочется жить. Всем нужна надежда. Вы, мои друзья, не отмахнулись от судьбы Сашки. Мы ему рассказывали о ваших звонках и письмах, о том, что совсем не знакомые люди передают деньги на лекарства (спасибо Ирина, Наталья, Никита, Маша, Лидия и многие другие). Он просил всем передать спасибо. Пока к нему не пускают. Но, говорят, что динамика обнадеживающая. Выкарабкался он чудом. И это чудо – все мы вместе! Отдельная благодарность моим замечательным дочери и зятю, на которых легли самые большие хлопоты и заботы об этом несчастном смоленском пареньке…
21 августа
Это Саша. О нем мы уже рассказывали. Его к нам отправили, сказав, что пусть в деревне наберется сил. Ходил он уже с трудом. Почти не говорил. Но в самый первый день жизни в приюте честно всем сообщил, что у него ВИЧ. Родных нет. Детдомовец. Серьезная стадия болезни. Когда мы обратились к врачам, те сразу определили его в реанимацию. Шел разговор о хосписе, но все же решили еще пролечить в инфекционной больнице на Соколиной горе. С надеждой на чудо. Вообще чудес в его жизни не случалось. Все как-то наоборот. Но мы продолжаем верить…
Сашке плохо. Очень плохо. Он уже не поднимается и почти ничего не ест. По-медицински такое его состояние называется кахексией. А если по-понятному всем, то это крайняя степень истощения. Врач у него замечательная. Сказала, что будут делать все возможное, чтобы помочь. И делают. Но помочь сложно. Ко всем основным заболеваниям добавился грибок, который поселился во всех органах.
Но Сашка живет! Он борется в меру своих силенок. Проглотил несколько ложек облепихового сока, съел кусочек печеного яблока. О том, как был рад нашему приходу, говорили глаза. Стали спрашивать, кому передавать приветы.и перечисляли при этом всех обитателей нашего приюта “Ремесло добра”, где он и был-то всего ничего..Заморгал часто-часто, когда речь зашла о “тете Вале”, той пожилой бездетной женщине, которая несколько дней ухаживала за ним, сказав, что хочет быть ему как мать.
Мы опять сказали ему, как много людей желает ему выздоровления, молятся о нем. Понял или нет, не знаю. Говорят, что грибок поражает и мозг, вызывая даже у самых молодых деменцию.
– Саш, что тебе принести? – спросили на прощание. Он шевелил губами, пытаясь что-то произнести. Понять было невозможно. Подбирали разные слова и ждали, как он на них среагирует. Наконец поняли: сок “Любимый”!
Показалось, что ключевое слово здесь “любимый”. Этому мальчишке любви-то и не доставалось…
Мне выписали для прохода к Сашке постоянный пропуск. На десять дней. Чтобы можно было навещать в любое время. Оказалось, что мы ему самые близкие.
Больница на Соколиной горе огромная. Людей здесь видимо-невидимо. В основном, молодые ребята.
Спасибо всем, кто нам помогает. Честное слово, это очень трудно. И, конечно, главное вовсе даже не материальные проблемы. Ну, вы все поняли, да?
25 августа
Только что вернулась из больницы. Навещали Сашу. Детдомовец из Смоленской области. ВИЧ. Бездомность. Очень сильное обострение всех болезней. Устроили в одну больницу, другую. Сейчас он на Соколиной горе, где лечат именно с такими диагнозами.
При нас приходила раздатчица в полдник и принесла йогурт и соки на выбор. Кормят в отделении прекрасно. На тумбочке у Сашки груша, яблоко, стакан компота. Говорить ему трудно. Но, поднапрягшись, смог попросить… вафли, памперсы первый номер, поильник, который мог бы держать сам и сгущенное молоко. Попросил сам! Как-то пообщались, чего-то там побормотали невнятно. А на прощание он даже помахал рукой и пожелал удачно добраться до дома.
То, что радует: похоже, что рост грибка, поражавшего весь его организм, остановили. Спасибо медикам и всем, кто помогал нам кто добрым словом, кто молитвой. Что-то точно помогло. Появилась хоть пока и зыбкая, но надежда на улучшение состояния.
Добралась домой. И теперь уже думаю не только о подопечном “Ремесла добра”, а о десятках и сотнях тех, кто проходит лечение от ВИЧ-СПИДа. А сколько не проходят, потому что просто не знают о собственной беде…
Один из тех, кто находится здесь, признался: считал себя совершенно здоровым, пока не подхватил воспаление легких, которое все никак не проходило. Проверился и – бац! – ВИЧ! Лечится усиленно, но настроение не очень. От этого – не от настроения, а от неспособности организма противиться хоть какой инфекции – умерло несколько его друзей и просто знакомых. Все – молодые мужчины и женщины. Он нормальной ориентации, женат. Но… вот так получилось.
Вот так получилось, что теряем мы, теряет вся Россия своих сыновей и дочерей. От алкоголя, наркотиков, разврата и разгула, от войн и всякой дури с агрессией и преступностью, культивируемой по ТВ. Теряется будущее. Только не надо говорить, что есть молодежь умная, хорошая и правильная. И так знаем. Но вся, повторяю, вся молодежь, и та, что на Соколиной горе, и в тюрьмах, на зонах, в приютах для бездомных, в детских домах, она тоже наша.
Как жить дальше? Можно закрыть глаза и бежать на концерт ольги бузовой, или как там ее. Можно успокаивать себя, что все образуется. Но мы видим, простите, я вижу, что ситуация только усугубляется. И что реального выхода из положения, при котором происходит утилизация молодежи, пока нет.
А так хочется, чтобы наш Сашка выкарабкался. Но сверлит мысль. Представим, что выкарабкался. Мы вместе с вами надеемся на это. Вышел из больницы. А что дальше?
Это не только его касается. И не только болезни.
Что дальше…
28 августа
Настроение тяжёлое. Опять была на Соколиной горе. Захожу в сашину палату и вижу его пустую, аккуратно заправленную кровать. Сердце упало.
– Не волнуйтесь и не сердитесь на меня, пожалуйста, – извинился его сосед. Вчера вечером его забрали в реанимацию, а я заснул и вам не позвонил. Неудобно как…
Эти качели “палата” – “реанимация” – “палата” – “реанимация” продолжаются уже две недели. На них качается надежда. То взмывает вверх, то падает… И вот опять.
О том, что у него ВИЧ, он узнал пять лет назад. Но в его возрасте и с его детдомовским воспитанием, похоже, отношение к предостережениям и к советам лечиться, как бы сказать поаккуратнее… Легкомысленное. Не до режима, не до таблеток. Надо на жизнь зарабатывать. Жизнь оказалась коротенькой. А ее качество в последнее время и вовсе никакое. Бывших людей улиц, живущих в нашем приюте, похоже, ничем удивить нельзя. И сентиментальность к ним не имеет никакого отношения.
Но когда появился Саша, они все изменились
Как будто у каждого в приюте открылись сострадание, чуткость, уважение к чужой судьбе, забота о человеке. В каждый мой приезд первый вопрос, как там Саша. А сегодня мне им нечего было сказать, кроме “Опять в реанимации”. О том, что предложили забрать его вещи и впервые не разрешили встретиться, говорить не хотелось. От него остались кожа, кости и огромные глаза.
Сегодня весь день думалось об… эвтаназии.
У него четвертая стадия ВИЧ. Прогноз один. Спасаем. Зачем? Чтобы продлить муки? А если не спасать, то как жить с этим в душе дальше? И где та грань, за которой спасение уже невозможно? И кто, человек с каким сердцем может взять на себя эту роль вершителя судеб, чтобы решить: дальше нет смысла! И снова: как же он мучается, как избавить от этих страданий…. И такой молодой…
И вдруг понимаю: то, что сегодня происходит с ним, та лавина любви, заботы и нежности, которая нежданно на него свалилась, это как компенсация за все 27 его лет нелюбви и ненужности миру, окружающим, самому себе. А сейчас его кормят с ложечки, гладят по голове, шепчут хорошие слова. О нем молятся! Он получает то, о чем не смел и мечтать. И хочется только, чтобы он взял и поправился. Живи, пожалуйста, Саша… Это надо не только тебе.
Мы передали для него памперсы, о которых он сам просил. Хотели предложить любимые им вафли, но на нас посмотрели странно: “Это реанимация!” Раньше, хоть и был в реанимации, так не говорили.
Живи, Сашка. Пожалуйста, живи.
12 сентября
Спала сегодня или нет, даже не знаю. Всю ночь стоял перед глазами Саша. То он, выскочив из вагона поезда, бежал ко мне и кричал, что надо сдавать экзамены, что он готовился. То молча сидел, опустив голову. Но больше всего не давали покоя его глаза: синие, огромные, детские, мудрые. Мудрость? Откуда она в необразованном детдомовце? Но ведь, как только он поступил к нам в “Ремесло добра”, то первым делом сообщил всем обитателям, что у него последняя стадия СПИДа и что он скоро умрет. Сказал спокойно. Как о том, что простыл, но скоро встану на ноги. Он все знал и все понимал. И смиренно шел к концу.
Вдруг, прямо сейчас, будто стукнуло: он ровесник того, что у нас зовётся демократией. Родился в 1991-м. От кого? Никто не скажет. Кто отец? Кто мать? Отчаянная “залетевшая” студентка? Деревенская или городская алкоголичка, родившая и сразу же бросившая сына? Но тогда пьющих женщин было намного меньше. А деревни со строгим укладом ещё оставались. Сейчас же – ни деревень, ни уклада. Возможно, живи Сашка не в детском доме, а в семье, удалось бы ему научиться беречь Жизнь. И свою тоже. Но не получилось. Все кричало: бери от жизни все, ты этого достоин! И девчонки и мальчишки, особенно те, что “ни кола, ни двора”, радостно, как “самые умные”, бежали за “клинским”. Им было разрешено все, что не запрещено. Дышать клеем, курить, читать, если научился, “Спид-инфо” и смотреть порнуху (пусть раньше узнают, вон, на западе, это в школах преподают!). Если в семьях хоть как-то кто-то пытался поставить заслон всему этому, то кто мог помешать сашкам и машкам?
А ему хотелось дома и семьи. Короткое сожительство с такой же девчонкой, после которого остались лишь мутные воспоминания и… ВИЧ.
Он мог бы получать специальную терапию. Она бесплатна. И жил бы ещё много лет. Отказался. Сознательно? Просто, положившись на авось?
Он не говорит. Уже несколько дней он в коме. Пытаются кормить через зонд. Капельницами вливают то, что поддерживает его тридцатикилограммовый организм на этом свете.
Вчера добрейшая врач Елена Сергеевна вышла к нам с красными то ли от усталости то ли от слез глазами, а на просьбу пройти к нему, чуть не простонала: “Пожалейте его пожалуйста!” и добавила: “И себя тоже!”.
Она взяла памперсы, книги, сок, какую-то еду, которые мы принесли и отказались забирать с собой. Спросила, какое содержание книг, и тихо улыбнулась, узнав, что есть сказки: “Есть выздоравливающие. Многие хотят читать”.
Пациентов у Елены Сергеевны, Елены Викторовны, Ольги Олеговны и других медиков очень много. По возрасту, подавляющее большинство – дети перестройки. В основном, мальчишки.
Вчера она впервые на вопрос о состоянии Саши сказала, что мой телефон у нее есть. Сообщит сразу. А мы должны быть готовы.
Вот и все.
Недавно он радовался нашему приходу одними глазами. А смог прошептать только: “Хочу домой…”
13 сентября
Теперь уже можно сказать правду, что был он не Сашей, а Сергеем. Сергей Гергиль, уроженец Смоленской области, воспитанник детдома, 27 лет, скончался 12 сентября в 21.12. Не ругайте меня за то, что сменила в публичном пространстве его имя. Во-первых, хотелось все же не нарушать полностью врачебной тайны. Во-вторых, как якутские шаманы, спрятать человека через изменение его имени. Придет смерть с косой: “Где тут Сергей?”. А его нет. Есть Саша. Она уйдет. А нам хватит времени, чтобы окрепнуть и спастись…
14 сентября
– Ценные вещи, документы… Посмотрите все по описи, – медсестра протянула тощенький рюкзачок и пакетик с бумажками.
Из ценного – выкатилась одинокая десятирублевая монетка. А потом, уже из отдельного кармашка – простенький крестик на черной веревочке. Я облегченно вздохнула: крещеный! Значит, все наша любимая благотворительница Вера Григорьевна сделала правильно, заказав заупокойную службу. Она пообещала, что поминать его будут ежедневно, чтобы душа, не нашедшая покоя на этом свете, обрела на том.
А дальше отправились в морг. Помните, спрашивали вашего совета, как лучше и правильнее проводить Сергея (Сашу)? Почти все склонились к тому, что надо кремировать, а урну захоронить в Давыдкове. Чтобы те люди, которые его знали, могли хоть когда-то прийти. Может быть, и слезинку уронить.
17 сентября
На вопрос, как прошли похороны Сергея, отвечу одним словом: достойно. После крематория все, кто пришел на прощание, посидели в кафе, где долго говорили о судьбе этого несчастного мальчишки. Мы больше слушали его друга, которого удалось отыскать. Между прочим, отличный парень. Строитель. Зовут Николаем. Договорились, что будем дружить.
В этом комментарии ещё раз кланяюсь всем, кто помог словом, делом или рублем. Вчера получили 300 рублей от Ольги Николаевны Д. Приписка: “Спасибо, Таня, за твоё доброе сердце!”. Почему-то кажется, что это Ольга Дубова. Оля, если это ты, прими мое восхищение! Помнишь, как мы ездили в ДНР и как ты выступала в обстреливаемых городах? Помнишь, как в Енакиевке тысячный зал встал, когда ты 22 февраля 2015 г., Говорила о Русском Мире, о Новороссии, а потом запела “Честь имею”… А концерт в госпитале и палаты раненых? Твоё сердце, Оля, твой талант композитора, автора и исполнителя официальные культработники предпочитают не замечать. Дорогие друзья, если услышите, что где-то выступает Ольга Дубова, идите обязательно!
Говорю спасибо Алле Александровне П. Уверена, что Вы тоже замечательный человек. Просто мы ещё лично не знакомы, чтобы рассказать о Вас.
Галина Николаевна Л. прислала 1000 рублей. Почему-то думаю, что это Г.Н.Лихачева. Профессор, доктор наук, специалист по информационным технологиям. Как сейчас, в мутное и смутное время нужны ваши знания для того, чтобы объединять людей, делать все для того, чтобы мир изменился. Потому что это неправильно и противоестественно: жить во лжи, эгоизме и подлости, когда мерзкие твари у власти жируют, а в нищете и невежестве погибают молодые ребята. Погибает народ.
Но мы сопротивляемся. Мы этого не хотим. Мы победим. Нас много. Спасибо всем.
26 сентября
Мы получили урну с прахом Сергея. Ехала с ней в метро, шла по улице. И невдомёк было всем встречным, что в обычном полиэтиленовом пакете с легкомысленными цветочками находится то, что ещё совсем недавно дышало, улыбалось, жило. Урна с тем, что осталось от него, весила чуть больше трёх килограммов…
– Хоронить будете или на сохранение? – деловито спросила выдавальщица праха.
– Хоронить, хоронить, – поспешно пробормотала я.
– Где, на каком кладбище?
Оформление всех документов. В этот раз, просто на удивление, платить ничего не пришлось. Совсем скоро наш Сережа найдет свой последний, вечный, дом. Мир его праху.
Но сегодня речь даже не об этом. Речь об одном из самых процветающих бизнесов России. О похоронном деле. Недавно Госдума приняла даже закон с аналогичным названием. Он призван навести порядок в этой отрасли, где насколько жестока конкуренция, настолько велики и ставки. Но… Но, как показывает практика, принятие тех или иных законов очень часто ведёт совсем не к той цели, которая была артикулирована в начале. Приняли Лесной кодекс – теряем леса Сибири и Дальнего Востока. Приняли Водный – обмелели реки.
…Но эта река, река российской смертности не только не мелеет, она лишь набирает мощь. По статистике, в нынешнем году уже умерло больше, чем за такой же период прошлого года. И все безутешные родные и близкие сталкиваются с беззастенчивым – хотела написать грабежом, но это будет некорректно, т.к. кошелек никто не выхватывает, – обирательством, давлением, принуждением, как хотите называйте это. Главное: ты должен отдать деньги. О стоимости гробов, оградок и памятников, доходящей до цифр со многими нолями, не пишем. И без того все знают. Поразила небольшая услуга, сухо называемая “погрузочно-разгрузочными работами”. Чтобы из спецмашины, где есть приспособленные для этого колесики, выкатить гроб на тележку, которая через пять метров доставит домовину на последний постамент, с которого он уплывёт в преисподнюю, где, собственно, и произойдет сожжение, ты должен отдать 1250 рублей. Самая дешёвая урна – в районе 6000 рублей. А ещё сама кремация – под двадцатку и т.д. и т.п.
Сейчас наши законодатели предлагают ввести нормы закона, по которой человек в течение всей трудовой жизни должен делать отчисления на собственные похороны. Чем это закончится, легко предвидеть на примере пенсионного фонда. Писать на похоронные темы невесело. Читать, наверное, тоже. Впрочем, есть розовощекие и упитанные люди всегда в хорошем настроении. Те, кто занят этим скорбным делом. Их бизнес процветает. Люди, захваченные горем, как правило, теряют возможность анализировать, считать, наконец, просто задавать резонные вопросы. Да и неприлично все это делать над гробом. Тут бы все отдал, чтобы жил… Вот и живём. В кредитах и займах до самой смерти. Чтобы потом взять кредит на достойный последний путь. Что-то мне сдается, что неправильно все это, как-то не по-человечески. Жить тяжело и умереть дорого. На снимке: возводится очередная стена колумбария, где будут храниться урны с прахом. Конечно, за плату.
Лев Толстой в дневниках не раз писал: “Думал о смерти. Хорошо…” Он завещал похоронить себя в лесу. Без памятника.
Я не Лев Толстой. Думаю сегодня о смерти. И чувствую: плохо.
20 октября
Все же как хорошо истинно верующим! Бог дал – Бог взял. На все воля божья… Он терпел и нам велел…
Вчера в сорок дней с его смерти мы наконец захоронили прах Сергея Гергиля. Подопечного дома “Ремесло добра”. Вот он весь – в урне, которая в этой сумочке.
Как смириться с тем, что уходят сотнями и тысячами совсем молодые наши соотечественники? Что обрубается будущее страны? Он был брошенным ребенком, воспитывающимся в детдоме. А потом – скитания, рабство (именно так!), туберкулез, ВИЧ. И смерть. Ни детей, ни внуков. Подрублен корень рода. Выкорчеван с корнем.
А есть ещё Кемерово. Есть Керчь. Есть города и поселки, о судьбе молодежи в которых мы ничего не знаем.
Неужели бог хотел смерти всех их? И почему так выборочно? Не затрагивая отпрысков чиновников и богатеев? Никому не желаю зла. Но все же почему именно так убивается страна…
А Сергея мы похоронили на тихом деревенском кладбище. Рядом с храмом. Пусть хоть после смерти всевышний оберегает. Больше надеяться не на кого.
